НАЧАЛО рассказа вы можете прочитать на нашем сайте от 15 февраля 2022 года.
Вартуги со слезами на глазах прижала ее к себе, что-то шепча. И вдруг Астхик пронзила мысль: “А что если его действительно убили?!” И тут она впервые в своей жизни упала в обморок.
Но придя в себя, молодая женщина вспомнила слова любимого мужа и твердым голосом, не терпящим возражения, сказала свекрови: “Мама, не плачь и пусть никто не плачет! Мнацаган не погиб, это ошибка. Мы будем его ждать, как ждали! И не смейте носить траур, он жив, я знаю!”
Бедная Мариам украдкой проливала слезы перед фотографией Мнацагана, но, послушавшись невестку, не надела траурную одежду.
Через месяц после похоронки им пришло письмо с номером полевой почты Мнацагана. Писал его командир роты. Он каялся в том, что не смог уберечь своего лучшего наводчика. Рассказывал о том, что немцы неожиданно атаковали их и с неба и с земли. Изувеченного Мнацагана нашли в воронке. Узнать его было невозможно, но в кармане гимнастерки были документы. Командир объяснял, где похоронили их сына и мужа, снова и снова каялся, что не уберег солдата.
Свекровь уже не сдерживала своих рыданий, все больше плакала и горевала по сыну. Но Астхик была непреклонна. Она не хотела верить в смерть своего любимого!
Пролетел еще один трудный военный год. В конце августа 1944-го с фронта неожиданно вернулся весь израненный Аршалуйс. Прихрамывая, вошел в родной двор. Рука его висела на перевязи, но он попытался подхватить уже подросших сына и дочь, выбежавших ему навстречу. А позади них стоял трехлетний Антраник, вглядываясь в незнакомого мужчину. Опустив детей на землю, Аршалуйс поднял племянника и со слезами на глазах прижал его к себе, приговаривая: “Как же ты похож на своего отца!”
С возвращением Аршалуйса жизнь в семье более-менее наладилась. Астхик радовалась за деверя и Вартуги. Но глаза ее были всегда грустными, она продолжала ждать Мнацагана. Постоянно вспоминала прощальные слова мужа и упорно не хотела верить в его смерть.
Время продолжало свой бег. Пришла, наконец, весна 1945 года!
Освобожденные узники концлагеря Дахау находились в американском секторе Берлина. Вербовщики из разных стран зазывали их, обещая и жилье, и работу. И некоторые уезжали, боясь преследований на родине. Но большинство, невзирая ни на что, стремилось вернуться домой.
Когда в русский госпиталь привезли изможденных узников, это были практически скелеты. Однако жизнь еще теплилась в них, а душа рвалась на родину. Среди них был и Мнацаган, но под другим именем и фамилией.
.В тот страшный день, когда рассвет еще только забрезжил, бойцы спали. Внезапно начались обстрел и бомбежка. Отовсюду сыпались снаряды и бомбы! В попыхах в этом хаосе Мнацаган перепутал гимнастерку и одел чужую, своего сослуживца Кости Никитина. И так сложилось, что Костя погиб, а Мнацаган, получив сильную контузию, попал в плен.
Это были долгих три года ада. Но даже в таких условиях человек может остаться человеком. Сколько раз Мнацагану пришлось это доказывать, проявляя порой невероятную силу воли к жизни! А еще его, наверное, спасла безмерная любовь к своей семье и данное жене обещание вернуться живым.
Пролежав до полного выздоровления, после многочисленных проверок и уточнений, Мнацаган уже под своей фамилией был отправлен в Маньчжурию для участия в войне с Японией. Он еще в госпитале очень хотел послать весточку домой, но это было строжайше запрещено.
Конец октября 1945 года был на редкость теплым и солнечным. С
воинского эшелона, шедшего аж с Дальнего Востока, на станции Хапры сошел худощавый, смуглый солдат с проседью в волосах. Потолкавшись среди толпы, он вскоре нашел старенького деда-армянина с подводой.
Капрел-баби был из села Крым, но с радостью согласился подвезти попутчика до Чалтыря. Дед был очень словоохотливым и всю дорогу рассказывал о чем-то своем. Но Мнацаган почти не слушал его, думая о долгожданной встрече с родными.
Вдоль дороги простирались убранные колхозные поля. Деревья в лесополосе радовали буйством осенних красок. Разноцветная листва таинственно шелестела под дуновением ветра, а по голубому небу плыли белоснежные облака. И так хорошо и тепло стало на душе у Мнацагана, будто он уже переступил порог своего дома!
А вот и окраина Чалтыря. Поблагодарив деда, солдат с волнением в сердце стал спускаться по улице Мясникяна. Уже минут через 15-20 вдали показался родной дом. “Что ждет меня там?”, — думал Мнацаган. Улица была пустынна. Но вот из переулка появилась женщина с коромыслом и полными ведрами воды. Шла она медленно еще и потому, что за подол ее платья держался мальчик лет четырех-пяти.
Мнацаган шел быстрым шагом и вскоре догнал женщину с ребенком. Не обращая никакого внимания, он уже почти прошел мимо, когда услышал робкий, дрожащий оклик: “Мнацаган!”. И этот голос пронзил мужчину как молния! Он узнал бы его из тысячи голосов! “Астхик!”, — выдохнул он и кинулся навстречу своей любимой.
У женщины от волнения подкосились ноги. Коромысло сползло вниз, ведра с водой опрокинулись. Маленький Антраник от страха заплакал. Судорожно схватив сына одной рукой, другой обняв жену, Мнацаган не мог ни шевельнуться, ни слова вымолвить!
Сколько бы они еще простояли так в оцепенении, одному Богу известно, но тут на дорогу выбежали соседи. Огромной толпой вошли все в родной двор Мнацагана, где возле пура (дворовой глиняной печи) стояла разгоряченная Мариам со свежеиспеченным хлебом в руках. Сын бросился к матери, по лицу которой градом потекли слезы. Но это были уже слезы радости и счастья! ДОЖДАЛИСЬ. ВОПРЕКИ ВСЕМУ!
Елизавета АВЕДЯН, с. Чалтырь.
