Маргарита ГАДЗИЯН
А сколько еще тайн хранит война…
Под дулами немецких автоматов,
Меся уставшими ногами пыль,
Обложенные трехэтажным матом,
Шли люди, низко плечи опустив.
Их гнали, как животных бессловесных,
Куда, зачем — нетрудно угадать.
Они — рабы, а с ними, как известно,
Не церемонятся, пинают, как хотят.
Гоняли их проселочной дорогой,
А вдалеке виднелись хутора.
В толпе девиц и женщин было много,
С детьми и без, одна с грудным была.
А впереди речушка под мосточком.
Толпа плотнее по мосту пошла.
Речушка мелкая, по берегам кусточки,
Высокая, зеленая трава.
Кричали палачи, ревели дети,
Стонала от бессилия толпа.
А из кустов смотрела на все это,
Вмиг притаившись, девушка одна.
Та молодуха, что с грудным ребенком,
Завернутым в невзрачное тряпье,
Под мост свой сверток выкинула ловко,
Сапог солдатский тут же сшиб ее.
Она упала, он своим прикладом,
Гортанно по-немецки матерясь,
Бил без конца, и был исчадьем ада,
Так непонятным русским матерям.
Он отошел, сердито сплюнув наземь,
Еще ругаясь, не остыв сполна.
Толпа бедняжку подхватила разом
Под руки и тихонько понесла.
И в сутолоке этой, в шуме, гаме
Никто не догадался посмотреть,
Куда ребенок, выкинутый мамой,
Упал, и может, встретил свою смерть.
Пальнув из автоматов по кусточкам
Поверх голов испуганной толпы,
Фашисты успокоились немножко,
Тем более, что мост уже прошли.
И шли советские, родные люди,
Меся опухшими ногами пыль.
Шли и не ведали, что с ними будет,
Что впереди их ждет, какая быль.
Шла женщина, на ближних опираясь,
И неустанно думала о нем.
В неведении сердце разрывалось,
Что происходит сзади, под мостом?
Спасла ль та девушка ее ребенка?
(она заметила ее в кустах),
А потому и выкинула сверток,
Надеясь так спасти жизнь малыша.
А может, он разбился при падении,
И девушка могла убитой стать,
Хотела для ребеночка спасения,
А что и как там — Богу лишь решать.
Она молила Бога неустанно
За жизнь той девушки и своего дитя.
Теперь они вдвоем в ее сознаньи
Как целое одно, и порознь им нельзя.
С разбитыми, распухшими ногами,
Не поднимая головы своей,
Она плелась со всеми, только память
Запечатлела ужас драмы всей.
Когда толпа с конвоем отдалилась,
С опаской из укрытья вышла та,
О ком всё пленная молилась,
Чтоб та ее ребеночка спасла.
Она заметила, куда он завалился,
Украдкой к тому месту подошла,
Стон облегченья из груди пробился —
Малыш был жив и всхлипывал слегка.
Прижав к груди трепещущий комочек,
И прижимаясь телом всем к земле,
Гадая, кто же, дочь или сыночек,
Засеменила в хутор по тропе.
Вся местность в оккупации, но редко
В их отдаленные от центра хутора
Солдаты Гитлера, его марионетки
Совали нос, боялись, и не зря.
Бывало, здесь фашисты пропадали,
Устойчивый шел слух про партизан,
И немцы очень сильно рисковали,
Когда колонну гнали по полям
. Еще одно немаловажно было,
Что у конвоя нет цепных собак,
И девушке с ребенком подфартило,
А то бы им не вырваться никак.
Дойдя до хаты, еле отдышалась,
Разворошила мокрое тряпье,
И от увиденного сердце сильно сжалось,
И слезы потекли из глаз ее.
Малыш был крепенький, хорошенький, но грязный.
Весь в испражненьях, с головы до пят.
Он потянулся и зевнул протяжно,
Потом, заплакав, начал вдруг икать.
Его сначала покормить бы надо,
Потом помыть, пеленки поменять.
И девушка, засуетившись разом,
Из хаты вон — соседушку позвать.
Сама побыла замужем неделю,
Когда фашисты начали войну.
И налюбиться толком не успели,
Призвали мужа защищать страну.
А у соседки двое — сын и дочка,
Они погодки, три и полтора.
И все, что нужно для ее сыночка,
Она сейчас с собою принесла.
Бутылку с соской, тряпки и пеленки,
И одеяльце теплое взяла,
И ванночку, чтобы купать ребенка,
И кружечку парного молока.
Помыли, покормили, спеленали,
Ребенок тут же, чист и сыт, уснул.
А интересно, как же его звали,
Теперь сама я имя дам ему.
Пусть будет Виктор, это ведь победа,
Желанней имени сейчас не может быть.
Пусть с гордостью он носит имя это,
И пусть счастливой будет его жизнь.
Она всем сердцем прикипела к сыну,
Проснулся материнский в ней инстинкт,
В него вложила всю любовь и силу,
Жила, себя сыночку посвятив.
Победа, завоеванная кровью,
Лишь в мае 45-го пришла,
Смешала радость с горечью и болью
Победная, цветущая весна.
Их миллионы, кто ушел в бессмертье,
Отдавши жизни за свою страну.
А дома ждали мамы, жены, дети,
Надеясь до последнего, а вдруг…
Она с трехлетним сыном у калитки
Ждала супруга, зная: он погиб.
А может быть…бывают же ошибки,
И люди возвращались из могил.
Так время шло, сынишка, подрастая,
Лишь радовал, хоть непоседлив был.
Она, себя ребенку отдавая,
Жила, о личном счастье позабыв.
Жила, не думать, не гадать стараясь,
Что впереди, как повернется жизнь.
А может, мать его жива осталась,
Порадоваться бы, да нету сил.
Ей снились сны, один страшней другого,
Как отбирают сына у нее.
Она в отчаянье, на все была готова,
И знала точно, не отдаст его.
Прошло лет 10, все же замуж вышла
Из хутора уехав навсегда,
Жила, не ведая о поворотах жизни,
Которые готовила судьба.
Еще пять лет прошло, окончив школу,
На медицинский Виктор поступил.
Учился он охотно и с любовью,
Учебе отдавая много сил.
У них на курсе лекции читали
Профессора, ученые, доцент.
И был один профессор, добрый малый,
К студентам относился, как отец.
В тот день на лекции рассматривалась тема,
Осколочных ранений на войне.
Вдруг, поменявши разговора схему,
Заговорил профессор о себе.
Рассказывал он интересно очень,
Как воевал, три раза ранен был.
Ну, а потом и откровенно вовсе
Поведал о судьбе своей семьи.
Студенты слушали, боясь пошевелиться,
И упустить хоть слово или вздох.
Печать сочувствия на молодые лица
Легла, и проходил от сердца к сердцу ток.
Профессор к ним доверием проникся,
Рассказывал, как много лет назад
С женой и сыном-грудничком простился,
И потерял их сразу, навсегда.
Он справки наводил везде и всюду,
И кропотливо к правде своей шел.
И находились очевидцы, люди,
Припоминающие ужас драмы той.
Узнал: жена в концлагере погибла,
А в местности той, где побывал,
Сказали, когда гнали пленных,
В толпе с ребеночком одна была.
Тех хуторов уж не было в помине,
Но люди были, было и село
Недалеко от местности той, ныне
Районным центром все зовут его.
Ходил слушок, одна, мол, хуторянка
Ребеночка в траве тогда нашла,
Растила его скрытно, тайно,
С соседкой лишь держала связь она.
Соседкин муж, вернувшийся с победой,
Забрал семью, увез их навсегда.
А девушка та, снова замуж выйдя,
Уехала, никто не знал, куда.
Студенты слушали, словам его внимая,
Профессор выдохся и так закончил речь:
“Последнюю надежду потерял я,
Куда писать, и где искать теперь?”
Был Виктор потрясен его рассказом,
А дома маме все пересказал.
И вдруг заметил, ее душат спазмы,
И боль и страх прочел в ее глазах.
— Гоняли их по местности по нашей,
Профессор все подробно описал,
Ты, мама, может, вспомнишь что, расскажешь?
Его интересует каждый факт.
Она смотрела на него, а слезы
Душили, жгли и застилали взгляд.
Он подошел и посмотрел серьезно:
— Ты, что-то знаешь, мама, это так?
Не говоря ни слова, взяв в ладони
Его лицо, смотря ему в глаза,
Родные и любимые до боли,
Она не знала, как ему сказать.
Он вдруг почувствовал, она обмякла,
Тихонько на диван ее отвел.
Целуя руки, прошептал ей:
“Мама! Я понял все, не надо лишних слов”.
Сидели так, без реплики единой,
Прошла перед глазами вся их жизнь.
Она сказала: “Раз нашел он сына,
Его домой к нам надо пригласить”.
Три сердца, три судьбы, три правды,
Три пары глаз, скрестившиеся вмиг.
Отец и сын, нашедшиеся за день,
И женщина, священная для них.
Он целовал ей руки долго-долго,
И долго ничего не мог сказать.
Потом с трудом: “Простите, ради бога,
Слова бессильны, чувств не передать”.
Все плакали — и взрослые, и дети,
Соседи, родственники, близкие, друзья,
Никто не равнодушен к драме этой.
А сколько тайн еще хранит война?!
Март 2021 года.
